Билли засунул письмо обратно в конверт. С той странной осени три года назад Доктор Чудо писал часто и часто присылал ему книги по различным вопросам. Однажды, спустя три месяца после того, как Билли вернулся домой и обнаружил, что его отец умер, Чудо приехал к ним собственной персоной и привез старое пианино, настроенное и починенное, которое стояло теперь в передней.

Спустя шесть месяцев пришло письмо из Чикаго, помеченное заказным и адресованное мистеру Билли Крикмору. Обратный адрес был Чикаго, Креста-стрит, 1212, Институт Хиллберн. В хрустящем белом конверте лежало машинописное письмо от доктора Мери Найвенс Хиллберн, в котором говорилось, что она послала это письмо из-за переписки, которую институт имел с мистером Реджинальдом Мерклем из Мобиля. Меркль, писала доктор, утверждал, что Билли заинтересует ее и штат института. Существуют ли другие доказательства «якобы паранормальных способностей» Билли? Он дал прочитать его матери. Больше из института ничего не приходило.

Окна выкрашенного в белый цвет дома блестели на солнце. Из каминной трубы змеился дымок. Деревья, росшие вокруг дома, были окрашены в разные цвета, а в дыхании ветра чувствовалось приближение зимы. Возле дома стоял старый коричневый грузовик, уродливая и ненадежная штуковина, купленная на деньги, вырученные от продажи хорошего урожая кукурузы год назад. Дом Крикморов оставался одним из последних, не имеющих электричества, но Билли не обращал на это внимания. Темнота его не пугала, а поздним вечером зажигались керосиновые лампы, испускающие мягкий золотистый свет, который ему нравился гораздо больше, чем резкое белое электрическое освещение. Менее чем через месяц Билли разменяет третий десяток, ему будет двадцать один. За последние три года он вырос еще на два дюйма и набрал двадцать фунтов сплошных мускулов, появившихся из-за тяжелой полевой работы. Его лицо повзрослело и посуровело, глаза сверкали проницательностью, а иногда и хорошим юмором. Он поднялся на террасу и вошел в дом, пройдя мимо стоявшего справа пианино. В течение двух последних лет он брал уроки у бывшего учителя музыки за два доллара в неделю и за это время достиг определенного прогресса, заключавшегося в переходе от адских звуков, извлекаемых из пианино, к гаммам, истекающим из-под его пальцев, бегающих по клавиатуре. Много вечеров Рамона сидела со своим рукоделием и в пол — уха слушала аккорды, похожие, однако, на настоящую музыку.

— Почта есть? — крикнула она из кухни.

— Одно письмо от мистера Чудо. Он шлет тебе привет. — Билли сел на стул возле камина перечитал письмо. Когда он закончил и поднял глаза, то увидел, что его мать стоит рядом, вытирая руки о полотенце. — Он снова упоминает про то место? — тихо спросила она. Билли кивнул и передал ей письмо, но она не стала его читать. — Чикаго. Интересно, что это за город?

— Грязный, наверно, — ответил Билли. — И с гангстерами. Рамона улыбнулась.

— Так было давным-давно. А сейчас гангстеры по-моему встречаются повсеместно. — Она потерла свои мозолистые и малочувствительные пальцы. Глубоких морщин на ее лице прибавилось. — Интересно, на что похож этот институт? Ты не думал когда-нибудь об этом?

— Нет.

— Мы можем позволить себе купить билет на автобус, если ты захочешь поехать. Насколько я помню, они заинтересованы в том, чтобы ты им ответил.

— Они, возможно, принимают меня за какого-нибудь чудака, — проворчал Билли, глядя на тоненькие язычки пламени в камине.

— Ты боишься ехать?

— Я не хочу ехать.

— Я спросила не про это. — Она еще несколько секунд постояла над ним, а затем подошла к окну и выглянула наружу. Ветер шевелил краснеющие листья. — В ноябре тебе стукнет двадцать один. Я знаю…

Что с тобой произошло, когда ты присоединился к этому «Призрак — Шоу». Я знаю, что ты вернулся домой со шрамами в душе. Это правильно. Только наученные опытом люди имеют шрамы. Может быть, мне не следует совать нос не в свое дело, но…

Я считаю, что ты должен поехать в этот институт, я думаю, ты должен узнать, что они скажут.

— Я там не нужен…

— Нет, — повернулась к нему Рамона. — Ты не нужен здесь. Пока. Земля и дом в прекрасном состоянии, и ты теперь целыми днями пытаешься придумать себе работу. Что за жизнь для тебя в Готорне? Ответь мне.

— Хорошая жизнь. Я буду много работать, много читать и заниматься музыкой…

— …

И пройдет еще год, так? Мальчик, неужели ты позабыл все, чему тебя учили твоя бабушка и я по поводу твоего Неисповедимого Пути? Что ты должен стать достаточно сильным, чтобы следовать туда, куда он ведет, и открывать новые земли? Я научила тебя всему, что знала о церемонии, о том, как использовать джимсонвид и анашу и как распознать и высушить грибы, порошок из которых нужно добавлять в состав для курения. Я научила тебя всему, что знала о Меняющем Облик и о том, как он может использовать в борьбе с тобой другие души; я научила тебя гордиться своими предками, и я считала, что ты уже научился видеть.

— Видеть? Видеть что?

— Свое будущее, — ответила Рамона. — Чокто не выбирают, кому идти Неисповедимым Путем; этот выбор может сделать только Дарующий Дыхание. О, многие до тебя потеряли свою веру или храбрость, или их умы стирались злыми силами. Но если злу удастся прервать цепочку Неисповедимого Пути, то все, что было сделано до этого момента, пропадет зря. Весь накопленный опыт и перенесенная боль исчезнут понапрасну. Я знаю, что то лето и осень оставили в тебе шрам, но ты не должен дать ему победить. Церемония важна, но гораздо важнее то, что находится за пределами этих стен, — Рамона кивнула в сторону окна. — Мир.

— Это не мой мир, — ответил Билли.

— Он может стать твоим. Ты боишься? Ты отступаешь?

Билли молчал. Случай со «Спрутом» все еще лежал на его душе раной, и частые кошмары сделали ее незаживающей. Иногда это была выпрыгивающая из темноты кобра, а иногда он держал в руках пистолет и не мог выстрелить в ползущее на него существо. Вскоре после его возвращения домой той осенью он на автобусе направился в Бирмингем в госпиталь, чтобы повидать Санту Талли. Медсестра сказала ему, что Санта Талли выписалась вчера и уехала назад в Новый Орлеан. Он стоял в пустой палате, где она лежала, и понимал, что больше никогда ее не увидит. Он молча пожелал ей удачи.

— Я не боюсь, — сказал он. — Я просто не хочу, чтобы…

Со мной обращались, как с чудаком.

— И ты думаешь, что в институте в Чикаго с тобой будут так обращаться? Ты понимаешь, кто и что ты есть: что еще имеет значение? Но если в институте работают с такими, как мы, то они смогут обучит тебя…

И научиться у тебя тоже. Я думаю, там в тебе есть необходимость. — Нет.

Рамона вздохнула и покачала головой.

— Тогда я ошиблась. Ты еще недостаточно силен. Твоя работа еще не закончена — она еще и не начиналась — а ты уже требуешь себе отдых. Ты пока его не заслужил.

— Проклятье! — резко сказал Билли и неожиданно вскочил со стула. — Оставь меня одного! — Он выхватил у нее из рук письмо Доктора Чудо и зло порвал его в клочки и выбросил в камин. — Ты не понимаешь, что из себя представлял «Спрут»! Ты не слышала его! Ты не чувствовала его! Оставь меня в покое! — он кинулся мимо нее к входной двери.

— Билли, — тихо позвала Рамона. Когда он повернулся, она показала ему кусочек угля, лежащий у нее на ладони. — Я нашла это на твоем ночном столике утром. Зачем ты достал его из ящика?

Он не помнил, доставал его или нет. Рамона кинула ему уголек. Тот был теплым на ощупь и сверкал как черный, таинственный амулет.

— Твой дом здесь, — сказала она. — Он всегда будет здесь. Я смогу сама позаботиться о саде, о доме и земле; я делала это раньше. Но ты должен отправиться в другой мир и использовать свое умение, а также больше узнать о себе. Если ты не сделаешь этого, то потратишь зря все, что в тебе заложено.

— Мне нужно подумать, — ответил Билли. — Я не вполне понимаю, что мне седует делать.

— Ты понимаешь. Ты просто тянешь время.

Билли сжал кусочек угля в кулаке.